Гордон М. Хан
В конце 1990-ых и в начале 2000-ых и оптимисты, ожидавшие быстрой консолидации демократии и торжества рыночной экономики в России, и пессимисты, непрерывно констатирующие, что Россия “потеряна”, никак не могут понять нынешнюю Россию. Неисполнимость ожиданий привела к горьким разочарованиям, чрезмерным реакциям и требованиям, прозвучавшим на Западе, проявить бдительность к вроде бы набирающему силу русскому национализму и милитаризму путем расширения НАТО.
Эти печальные плоды являются, на мой взгляд, результатом непонимания сущности “Второй (Советской) Русской Революции” 1991-ого года и тех условий, в которых произошла трансформация (или ‘переход’ по терминологии так называемой ‘транзитологии’) тоталитарного СССР в демократическую и капиталистическую Россию 1985-2000-ых годов. Можно выделить четыре типа трансформации режима изнутри: революция снизу, революция сверху, переход (transition) сверху и переход через переговоры (переходный пакт). Коротко обрисую каждый тип трансформации. Первый тип — революция снизу — состоит из свержения правящего режима общественными оппозиционными силами, стремящимися к полному изменению политических и социоэкономических отношений в стране. Второй тип – революция сверху – состоит из свержения правящего режима оппозиционными силами, которые формировались не в обществе, а в институте(ах) государства для того, чтобы осуществить полный переворот политических и социоэкономических отношений в стране. Оба типа революций осуществляются незаконными, неконституционными способами захвата власти.
Третий и четвертый — нереволюционные типы трансформации режима. Эти “переходы” являются эволюционными и конституционными типами смены режима. Переход сверху — переход, навязанный почти исключительно правящей верхушкой, использующей существующие институты, и осуществленный во многом по её вкусу, в нужном ей темпе и согласно ее интересам. А переход через переговоры происходит по-другому – по результатам переговоров, в которых участвуют представители как оппозиции так и власти. Стороны договариваются о пути к новой форме правления и об особенностях этой формы. Эти представители умеренных взглядов успевают осуществить переход при условии успешного сдерживания своих радикально настроенных коллег. У умеренных сил старого режима радикалы – это сторонники жёсткой линии по отношению к оппозиции, выступающие против значительных изменений. У умеренных сил в оппозиции радикалы – это непримиримые сторонники революционного способа смены режима и жёсткой расправы с теми, кто руководил и\или поддерживал старый режим.
Советская и/или Российская революция 1991 года не была “мирной революцией” снизу, как, например, “бархатная революция” 1989 года в Чехословакии. У нее мало общего и с прошедшим “переходом к демократии” в Польше и Венгрии, явившимся результатом переговоров между представителями верхушки старого режима и хорошо организованной, глубоко укорененной в обществе оппозицией. Не схожа Русская революция 1991 года и с насильственными революциями снизу, руководство которыми осуществлялось независимыми от государства организациями (например, китайская революция 1930-1940-ых годов, иранская революция 1970-ых годов и первая Русская ‘февральская’ революция в начале двадцатого века).
Советскую/российскую трансформацию 1985-2000-ых годов следует рассматривать как государственную, бюрократическую “революцию сверху.” Она осуществлялась партийно-государственными аппаратчиками, прежде всего Б.Н. Ельциным, который в июне 1990 года был избран председателем Съезда народных депутатов РСФСР. Именно он вместе с оппортунистами-аппаратчиками, которые толпами покидали горбачёвский лагерь реформаторов, а не русский или мифический «советский» народ, играли роль “авангарда” в осуществлении этой революций. Аппаратчики и молодые члены правящего класса номенклатурщиков, пришедшие вместе с Ельциным к власти в главной республике Советского Союза – РСФСР, осуществляли против союзного партийно-государственного аппарата ползущую бюрократическую революцию. Её оружием были не забастовки, манифестации, пули и взрывчатые устройства, типичные для революции снизу, а российские государственные институты, их законотворчество, указы, постановления, инструкции и распоряжения.
Революция сверху началась в июне 1990 г., когда Верховный Совет РСФСР принял Декларацию о суверенитете РСФСР. В ней был провозглашен приоритет российских законов и конституции над союзными законами и конституцией на территории РСФСР. Это позволило в дальнейшем практически экспроприировать у государственных институтов соседних республик в пользу России всю собственность, финансовые ресурсы и природные богатства. Осенью 1990 г. Центральный Банк РСФСР и созданные им квази-коммерческие банки уничтожали единые, централизованные советские финансовую и банковскую системы. Одновременно в российских правительственных, образовательных институтах и на государственных предприятиях начиналась стихийная чистка партийных организаций. Уже в декабре 1990 г. и январе 1991 г. Россия сделала первые шаги к установлению своих президентских и силовых структур. В начале 1991 г. Россия запретила, начиная с 19-ого августа 1991 г., совмещение должностей первого секретаря парткома и председателя совета. После его избрания президентом России, Ельцин немедленно издал в конце июля 1991 г. указ, запрещающий деятельность и присутствие партийных организаций во всех государственных органах, структурах и на предприятиях на территории России.
Завершающие смертельные удары революции сверху были нанесены в течение и после августовского путча. Во время неудачного переворота Ельцин декретировал, что союзные органы власти, включая союзные силовые ведомства и войска, подчиняются российским органам власти. После того как путч не удался, Коммунистическая Партия Советского Союза была запрещена. Фактически это был конец советского коммунистического режима. В отсутствие КПСС российские аппаратчики-революционеры с большей легкостью дезавуировали советский госаппарат, ликвидировали иные и кооптировали другие его структуры. Без государственного аппарата для правящих у элита республик не была причины для сохранения союза, и Советский Союз был брошен в мусорный ящик истории.
Именно потому что советская/российская революция была организована сверху, массы редко и ограниченно были мобилизованы в её поддержку. Если же массы мобилизовались, то с целью защиты аппаратчиков-революционеров сверху, как это было в феврале, марте и августе 1991 года, а не для свержения горбачёвского реформаторского режима. Отсутствие насилия во время краха советского режима и ограниченность достижений в социальной сфере в постперестроечной России во многом зависят от минимальной мобилизации общества во время революции сверху.
Способ свержения советского режима революцией сверху воздействовал на развитие государства и общества и осложнил консолидацию демократии и рыночной экономики в постперестроечном периоде России и других бывших советских республик. Кооптация российскими революционерами сверху партийных и государственных аппаратчиков, не говоря о кооптации целых институтов, оставила старую номенклатуру во власти. Показательно, что второй президент постсоветской России, который, вероятно, будет во власти даже тридцать три года спустя после уничтожения старого режима, имеет типичную биографию российского/советского революционера сверху. Владимир Путин до 1990 года служил в ключевом институте советского режима – КГБ, потом отступился от рухнувшего режима и перешёл в группировку российских государственных “революционеров сверху”, начал новую карьеру в петербургской администрации Анатолия Собчака.
Ограниченное понимание номенклатурой того, как политические и экономические институты правого государства и гражданского общества должны функционировать, а также нестойкая приверженность номенклатуры к делу строительства таких институтов привели прямо к некачественному, фрагментарному и неслаженному их построению. Плюс к этому нынешняя “новая” российская элита представляет экономические и институциональные интересы старого режима и новые интересы, которые были сформированы во время его агонии. Новое российское государство глубоко пронизано связями со старыми и новыми олигархами. Более того, из-за этого государственные институты оказываются политически расколотыми, недостаточно сплоченными, целостными и едиными для эффективного и целенаправленного осуществления по-настоящему революционных политических и экономических трансформаций.
Эти условия не могут не мешать консолидации демократии и рынка в России. Экспроприация политических и экономических структур старого режима при их минимальной трансформации новым режимом продлила существование старых функций и оперативных процедур. Это способствовало сохранению огромной бюрократии и отрицательной роли государства в экономике. В свою очередь это привело к вредной для общества и неэкономной для государства антидемократической приватизации. Номенклатурная и олигархическая “прихватизация” зацементировала мощную связь коррумпированных чиновников и полукриминализированных олигархических финансово-промышленных групп. В результате мы видим неэффективное, слабое государство, которое: а) пытается делать слишком много и поэтому успевает всё делать кое-как, и б) захвачено олигархами и расколото разными бюрократическими группами, от которых не способно защищать как свои интересы, так и интересы общества.
Что же касается последствий ограниченной вовлечённости масс в революцию сверху как в целом, так и в советскую/российскую революцию в частности, это исключило массовое насилие, типичное (но не всегда обязательное) для революций снизу. Это также замедлило процессы преодоления общественной разрозненности (атомизации) и развития гражданского общества. Особенно это осложнило формирование политических партий, профсоюзов и других социально-политических организаций, защищающих интересы рядовых граждан от произвола чиновников и связанных с ними олигархов. Из-за этого общество ослаблено и не может успешно давить и влиять на государственные институты так, чтобы последние действовали в интересах всего народа и сосредоточились на развитии гражданского общества и рыночной экономики. Последствия ограниченности изменений в ходе революции сверху выразились в том, что демократия (точнее говоря – полудемократия) является неконсолидированной и нестабильной, а рыночная (полурыночная) экономика является олигархической, коррумпированной, криминализированной и практически анархической.
Если бы западные политологи и политики понимали правильно то, что произошло в Советском Союзе в 1990-х годах, то на западе сложились бы более реалистичные ожидания относительно среднесрочной и, тем более, краткосрочной перспективы консолидации демократии и рыночной экономики. Именно учет той незначительности смены элитарных групп и государственных и социально-экономических институтов старого режима во время российской революции сверху мог бы способствовать развитию новых подходов к «российскому вопросу» среди тех, кто влияет на формирование политики не только на западе, но и в России.
Сама суть советской/российской революции сверху предполагает, что учреждение укреплённых демократических и рыночных институтов продлевается на несколько десятилетий, а не на несколько месяцев или лет. Процесс институционализации зависит во многом от смены поколений и трансформации российских политических и экономических культур. Правильная оценка продолжительности и сложности проекта подсказала бы тем, кто формирует внешнюю и внутреннюю политику, что содействие Запада нужно направлять в строительство институтов, поддерживающих рыночную экономику и гражданское общество – то есть в реформирование судебной системы, развитие малого бизнеса и предпринимательства (особенно в регионах) и финансирование общественных организаций.
После окончания холодной войны и краха советского режима Запад должен был продолжать и расширять сотрудничество с Россией в этом направлении так, чтобы взаимодействие оставалось открытым в этот переломный момент мировой истории. Можно сказать, что при учете вышеобозначенных соображении возможности для расцвета демократии и рынка в России всё-таки еще существуют. Наиболее важными задачами остаются строительство и развитие институтов российского гражданского общества и правового государства.
Важно сейчас избегать неадекватного реагирования на каждое политическое событие в Москве. Только это может препятствовать резким переходам от завышенных ожиданий к глубоким разочарованиям. Несмотря на многочисленные ошибки и неудачи российских и западных руководителей демократизация России ещё возможна. Нужно воспользоваться уникальным шансом в истории международных отношений для того, чтобы обеспечить развитие демократии в России и, через неё, во всем евроазиатском пространстве.
~~~~~~~~~~~~~~~~~~~
About the Author – Gordon M. Hahn, Ph.D., is an Analyst and Advisory Board Member at Geostrategic Forecasting Corporation (Chicago), http://www.geostrategicforecasting.com; member of the Executive Advisory Board at the American Institute of Geostrategy (AIGEO) (Los Angeles), http://www.aigeo.org; Contributing Expert for Russia Direct, russia-direct.org; Senior Researcher at the Center for Terrorism and Intelligence Studies (CETIS), Akribis Group, San Jose, California; and an Analyst and Consultant for Russia – Other Points of View (San Mateo, California), www.russiaotherpointsofview.com.
Dr. Hahn is the author of the forthcoming book from McFarland Publishers Ukraine Over the Edge: Russia, the West, and the ‘New Cold War. Previously, he has authored three well-received books: The Caucasus Emirate Mujahedin: Global Jihadism in Russia’s North Caucasus and Beyond (McFarland Publishers, 2014), Russia’s Islamic Threat (Yale University Press, 2007), and Russia’s Revolution From Above: Reform, Transition and Revolution in the Fall of the Soviet Communist Regime, 1985-2000 (Transaction Publishers, 2002). He also has published numerous think tank reports, academic articles, analyses, and commentaries in both English and Russian language media.
Dr. Hahn also has taught at Boston, American, Stanford, San Jose State, and San Francisco State Universities and as a Fulbright Scholar at Saint Petersburg State University, Russia and has been a senior associate and visiting fellow at the Center for Strategic and International Studies, the Kennan Institute in Washington DC, and the Hoover Institution.